Передонов. Строжайше запрещенные книги. Сошлют, коли увидят.
Присевши на корточки перед печкой, сваливает книги на железный лист. Володин делает то же. Оба запихивают книги в отверстие топки. Володин сидит на корточках рядом с Передоновым, немного позади, и сохраняет глубокомысленное выражение с выпяченными из важности губами.
Варвара. Пошел валять петрушку.
Грушина. Ой, голубушка Варвара Дмитриевна, вы так не говорите. За это большие неприятности могут быть, если узнают. Особенно, если учитель.
Преполовенская. А что, Ардальон Борисыч, гимназисты-то у вас плохо себя ведут?
Передонов. Директор распустил. Они и в церкви шалят. Он тут же стоит и не замечает.
Преполовенская. А уж особенно те, которые на квартирах. Курят, пьют водку, ухаживают за девчонками, — форменное безобразие…
Передонов. Это верно…
Грушина. Квартирные хозяйки им потакают. Я хотела держать у себя гимназистов, а директор не позволил, хоть и Ардальон Борисыч за меня просил. Об вас, говорит, дурная слава. А то-то у других прелестно.
Володин. Хозяйки все нехорошие. Вот хоть моя. У меня с нею был такой договор, когда я комнату нанимал, что она будет давать мне вечером по три стакана молока. Хорошо, месяц, другой так мне и подавали.
Преполовенская. И вы не опились, Павел Васильевич?
Володин. Зачем опиваться? Молоко — полезный продукт, я и привык три стакана выпивать на ночь. Вдруг вижу, приносят два стакана. Это, спрашиваю, почему? Прислуга говорит: Анна Михайловна, говорит, просит извинить, что коровка у них нынче мало молока дает. А мне что за дело… Уговор дороже денег… У них совсем коровка не даст молока, так мне и кушать не дадут? Ну, я говорю, если нет молока, то скажите Анне Михайловне, что я прошу дать мне стакан воды. Я привык кушать три стакана, мне двух стаканов мало.
Передонов. Павлушка у нас герой. Расскажи, как ты с генералом сцепился.
Володин. Я это уже изволил рассказывать. А теперь мы лучше стенки попачкаем — это веселее.
Все радостно принимаются пачкать стены. Плюют на обои, обливают их пивом, пускают в стены и потолок бумажные стрелы, запачканные на концах маслом, лепят на потолок чертей из жеваного хлеба. Слышен общий нестройный гул голосов, из которого выделяются чьи-то восклицания и взвизгивания Недотыкомки:
«Ловко… Знай наших… А ну, кто выше плюнет… На пятачок… Моя взяла… Господа, рви обои, кто длиннее вытянет. Складывайтесь по пятачку — кто длиннее вытянет, тот получает».
Преполовенская (Передонову). Я ведь знаю ваш вкус. Вы егастых недолюбливаете. Вам надо выбирать себе под пару, девицу в теле. Вот хоть мою Геничку возьмите.
Передонов отмалчивается. Володин много выпил и вдруг загрустил.
Володин. И зачем она меня родила? И что она тогда думала? Какова моя теперь жизнь? Она мне не мать, а только родительница. Потому как настоящая мать заботится о своем детище, а моя только родила меня и отдала на казенное воспитание с самых малых лет.
Преполовенская. Зато вы обучились, вышли в люди.
Володин. Нет, уж какая моя жизнь. Самая последняя жизнь, и зачем она меня родила? Что она тогда думала?
Между тем в гвалте и сумятице слышится порой тонкое взвизгивание, и Недотыкомка мелькает, дразнит Передонова, а сама прячется за людей.
Передонов (Преполовенской). На свою мать жалуется, зачем она его родила. Не хочет быть Павлушкою. Мне завидует. Хочет на Варваре жениться и в мою шкуру влезть. Хоть бы женить его на ком-нибудь. Варвара с Павлушкою снюхалась, — уж это я заметил. Меня с нею окрутят, а как пойдем на инспекторское место, отравит ерлами, похоронит за Павлушку, а Павлушка будет инспектором. Ловко придумали. Да я не прост…
Преполовенская (шепчет). Плюньте на Варвару, женитесь на моей Геничке…
В передней слышен шум. Передонов уставляет в дверь прищуренные глаза. На его лице — выражение ужаса.
Варвара (маша рукой). Ш-ш… Тише…
Варвара подкрадывается к двери в залу, едва приоткрывает ее, заглядывает, потом на цыпочках, растерянно улыбаясь, возвращается к столу. Из передней доносятся визгливые крики и шум.
Варвара. Ершиха пьяная-распьяная. Клавдюшка ее не пускаете, а она в залу так и прет.
Передонов. Как же быть?
Варвара. Пойду в залу, чтобы она сюда не залезла.
Варвара наливает большую рюмку водки, ставит ее на поднос, набирает на тот же поднос пирожков и кое-какой закуски, выходит с этим подносом в залу и прикрывает за собой двери. Из-за задней двери слышен крик хозяйки, Ершовой.
Ершова. Нет, ты меня за свой стол посади. Что ты мне выносишь на подносе? Я на скатерке хочу. Я — хозяйка домовая, так ты меня почти. Ты не гляди, что я пьяная. Зато я честная, я своему мужу жена. Сестра… Знаем мы, какая ты есть сестра. А отчего к тебе директорша не ходит? А?
Варвара. Да ты не кричи.
Ершова. Как ты можешь мне указывать? Я в своем дому. Что хочу, то и делаю. Не хочу пирожков, хочу барских жамочек. Скусные жамочки господа жрут, и-их скусные.
Варвара. Нет у меня никаких жамочек. Вот дают тебе пирожки, так и жри.
Ершова. Дай дорогу, ехидна. (Врывается в столовую, с треском распахивая дверь. Останавливается близ порога, видит испачканные обои и пронзительно свистит. Подбоченивается, лихо отставляет ногу, неистово кричит.) А, так вы в самом деле хотите съезжать?
Варвара. Что ты, Иринья Степановна, мы и не думаем. Полно тебе петрушку валять.